(no subject)
May. 17th, 2011 01:05 pmОчень солнечно, но такой ветер, что сбивает с ног - в узком переходе от стоянки до здания приходится идти, нагнувшись вперед, как отважный Амудсен. Сразу за зданием кружится тополиный пух, лежат торосы из бликов и солнечных пятен. Тут ветер немного стихает, наткнувшись на бетонный забор, разворачивается и несется туда, где, через две дороги и пол-километра зеленого поля, проходит вторая и третья посадочные полосы, на которые заходит на посадку крупный боинг с синей полосой на боку, пошатываясь, словно подгулявшая школьница. В кабине пилоты кроют тяжелым словом разбушевавшегося сына Астрея и златокудрой Эос и выравнивают зад сдуваемого набок самолета.
Этот западный ветер этот греки представляли в виде коня и звали Зефиром, латиняне - Фавонием. Сейчас, когда он гнет кипарисы, срывает флаги у заправок и мнет камыш на всем ровном пространстве от моря до Рима и дальше, до самых холмов Капраники, он действительно похож на коня, носящегося в радостном избытке сил и тяжело бьющего копытами землю. От его прыжков ветровое стекло моего скутера превращается в парус, от его фырканья мои и скутеровы двести кг сносит на полметра, словно под колесами не шершавый асфальт, а лед.
Тише, говорю ветру, тише, я обещаю назвать скутер в честь твоего сына - Ксанфом, только Ксанф был соловым, а мой буланый, с темным багажником и колесами. Ксанф умел разговаривать и возил на Троянской войне Ахиллеса, мой же может только гудеть и выть сигнализацией и на войну мы не собираемся пока, хотя зачем-то просим справки об оружии, да и Троя уже пала давно.
Ветер вдруг отступает от нас и начинает трепать кусты тяжелых роз, что растут вдоль дорог и поземка из тополиного пуха становится с алым и оранжевым крапом.
Этот западный ветер этот греки представляли в виде коня и звали Зефиром, латиняне - Фавонием. Сейчас, когда он гнет кипарисы, срывает флаги у заправок и мнет камыш на всем ровном пространстве от моря до Рима и дальше, до самых холмов Капраники, он действительно похож на коня, носящегося в радостном избытке сил и тяжело бьющего копытами землю. От его прыжков ветровое стекло моего скутера превращается в парус, от его фырканья мои и скутеровы двести кг сносит на полметра, словно под колесами не шершавый асфальт, а лед.
Тише, говорю ветру, тише, я обещаю назвать скутер в честь твоего сына - Ксанфом, только Ксанф был соловым, а мой буланый, с темным багажником и колесами. Ксанф умел разговаривать и возил на Троянской войне Ахиллеса, мой же может только гудеть и выть сигнализацией и на войну мы не собираемся пока, хотя зачем-то просим справки об оружии, да и Троя уже пала давно.
Ветер вдруг отступает от нас и начинает трепать кусты тяжелых роз, что растут вдоль дорог и поземка из тополиного пуха становится с алым и оранжевым крапом.